Ржавые земли [= Боги-насекомые ] - Максим Хорсун

Они дважды делали привал: отдыхали прямо на ступенях. Фляга была одна на двоих, но человек и чужепланетник давно привыкли пить друг после друга и не кривиться от послевкусия.

Наконец, они поднялись на верхний уровень пещерного комплекса. Оба чувствовали себя изнуренными сверх всякого предела, – как два атлета, пробежавшие умопомрачительный марафон. Впрочем, переход через пустошь, штурм высоты, и всё это – впроголодь, – чем не испытание на прочность мышц и нервов?

Они знали, что до финиша еще далеко…

Человек и чужепланетник лежали вповалку на площадке у сумрачной лестницы, смотрели сквозь арку в соседний зал. Рудин разглядел приборы, облаченные в глухие кожухи из того же сверкающего металла, что везде применялся хозяевами; одни аппараты были огромными, другие – компактными и стояли на столах среди химической посуды. Бросались в глаза приметы торопливого ухода, а точнее – бегства хозяев. Повсюду рабочий беспорядок, словно нерадивые лаборанты и ученые мужи отошли перекурить и через минутку вернутся к пробиркам и микроскопам.

«Старик» дышал хрипло и с присвистом. Худые бока беспокойно колыхались, пульсировали синие вены, змеящиеся вдоль шеи. Полный острых клыков рот был открыт, язык норовил вывалиться. Шершень совсем выбился из сил. Рудин смотрел на это несчастное человекоподобное создание и с тоской понимал, что некогда сильный и бесстрашный чужепланетник стал скорее обузой, чем помощником.

Из лаборатории донеслось бряцанье металлических сочленений, затем – хорошо знакомый гул электрических приводов, работающих с перегрузкой. Рудин едва успел подняться на ноги: из арки выплеснулись сегментные щупальца боевого механизма хозяев. Повеяло запахом горячего железа; сразу же оказалось тесно на просторной площадке. Цилиндрическое тело на долю секунды нависло над трутнем, а потом рывком передвинулось к человеку. К такой встрече Рудин готов не был. Он-то знал, что несколько забытых спрутов остались ржаветь в пустошах, вот только не предполагал столкнуться носом к носу с жизнеспособным рудиментом свергнутых хозяев.

…Отшатнулся, упал неловко – на спину и тут же выставил вперед руки. Закричал:

– А ну уймись! Мы – члены семьи!

Подействовало.

Механизм застыл «столбиком», опираясь на щупальца, как змея опирается на хвост. Качнулся, передвинулся к стене. Скользнул к лестнице и устремился по ступеням вниз, оставив за собой тяжелый дух перегретого металла и машинного масла.

Рудин перевел дух: бряцанье расхлябанных сочленений отдалялось. Через несколько минут оно слилось с фоновым шумом: гулом каких-то приборов да стонами ветра, что время от времени доносились из зарешеченных портов вентиляционных шахт. Доктор лег на бок, повернулся к Шершню. Дыхание трутня стало поверхностным, глаза затянуло белесой поволокой.

– Эй, дружище! Что там?.. Ты мне смотри!.. Ты мне не…

Он поднялся, подошел к чужепланетнику, ощущая постыдное бессилие и злость на самого себя. Положил укороченные пальцы левой руки на липкую от пота шею «старика», нащупал артерию – она находилась там же, где и у людей.

Пульс – истончающаяся нить. Неизбежный обрыв…

Рудин стащил с головы котелок. Скомкал его в кулаке, протер лысину и лицо. Затем швырнул на ступени лестницы. Ему хотелось что-то сказать на прощание, но он не знал, что. Он ходил по площадке туда-сюда, одной рукой сжимая револьвер, а другой – тер грудь: сердце болело так, словно невидимый буравчик ввинчивался в миокард.

Страховидное человекоподобное создание не знало ни про рай, ни про ад, и отходная молитва сейчас совершенно ни к чему; несмотря на зачатки разума, «старик» жил, как животное. Доктор так и не понял, кем был для него этот бывший враг – верным псом или преданным другом, который шел плечом к плечу до последнего вздоха.

– Прости, – выдавил Рудин, – тебе не нужно было идти за мной – прожил бы дольше… Спасибо за то, что ты все-таки поступил иначе… Покойся с миром!

Вибрация пронзила стены пещеры, пол и своды. Доктор присел, схватился рукой за стену. В глубине лабиринта из пещер и коридоров родился резонирующий звук. Человеческое ухо его едва улавливало, но организм отреагировал незамедлительно. Всё самое темное и неприятное «всплыло вверх»: Рудин ощутил одновременно острую боль, тошноту, страх, отчаяние, горе… Захотелось вставить ствол револьвера себе в рот и спустить ко всем чертям курок.

Снаружи загрохотали камни. Огромные глыбы срывались и скользили по склонам в сопровождении обломков меньшего размера. Террасы заволокло облаками пыли. Расстояние между двумя вершинами пирамиды стало еще больше.

Очередной невезучий корабль рухнул в пустыню Марса…

* * *

Все последующие события заставили Шведе бесповоротно увериться в том, что ничего не происходит просто так. Эта глухая тетеря, этот костоправ с вечно дрожащими руками и пафосной речью спешил туда же, куда целенаправленно шел он – председатель матросского совета. Как такое может быть? Уж точно – неспроста…

Шведе курил папиросу за папиросой. Глядел с недобрым прищуром на гору-пирамиду с двойной, как будто расщепленной вершиной. А гора с каждым шагом становилась ближе, а силуэты Рудина и его дружков уже растворились на фоне темной махины…

Что могло связывать Рудина и святого Ипата? Решительно ничего! Доктор сотрудничает с царьком каннибалов? Едва ли! Кишка у него тонка, чтобы сделать такой «ход конем». Быть может, Рудин намерен свести с Ипатом какие-то личные счеты? Более вероятно: они ведь и в Поселке не слишком-то ладили. Но доктор – рохля. Дух хищника, который требует непременного торжества над недругами, мести и пира на костях обидчиков, в нем безнадежно дрыхнет. Доктор не из того теста слеплен! Он не способен потратить дни и ночи на тяжелый переход через пустошь только ради того, чтобы отправить кого-то на тот свет. Даже если этот человек очень ему насолил… В общем, он – не Рудольф Шведе.

Да и черт с ними – с доктором да с Ипатом юродивым! Шведе отправился в этот поход не за ответами на вопросы. Он собирался принести в Поселок патлатую голову святого Ипата. Он сделает то, что задумал, но было бы неплохо… было бы совсем неплохо, если бы на заборе рядом с избой матросского совета появилась еще и голова Рудина. Да-да, в знакомом всем котелке, что прикрывает лысину. Да-да…

Они едва не проскочили мимо лисьей норы, в которую шмыгнул Рудин. Просто какое-то звериное чутье подсказало Шведе, что надо повернуть, обойти драконьи зубы гранитных глыб, заглянуть за груду щебня. Просвет тоннеля был пугающе узок… В глубине сиял белый свет, словно кто-то их поджидал.

Рудин, помнится, всегда был без ума от подобного старья. Он постоянно что-то зарисовывал, записывал, – наверное, полагал, будто его мазня кому-то покажется полезной. «Почему плиты в присутствии человека источают свечение? Что они пытаются нам сообщить?» – Шведе словно в натуре услышал пафосный голос Рудина. Громко сплюнул, указал окурком в освещенный проем.

– Туда! Их благородье с лакеями нырнул туда, будь я проклят! Давайте, мужики, тряхнем жирком. Ни одну паскуду живой не брать! Короста, ты первый!